Насилие
Ненасилие настойчиво возвращается к жизни, отчего-то в тех же самых затхлых формах, и находит себе непробиваемых апологетов — при том что мы ещё не оправились от очередного революционного слома общества и можем предметно говорить о несостоятельности как самого́ ненасилия, так и дешевого секулярного антагонизма ему. Я бы не хотел нянчиться с границами насилия и ненасилия, непрестанно узнавать одно или другое в каждой отдельно взятой секунде, потому постараюсь ограничиться краткой христианизацией темы, которую обычно оформляют — чуточку или разительно — иначе.
Самое до сих пор важное из полезных определений насилия — тезис Симоны Вейль о том, что насилие это превращение живого существа в вещь1 и что
Безоружный и нагой человек, на которого направлено копье, становится трупом еще до того, как его коснется оружие.
Насилие полностью раскрывается уже в одном только позыве к нему, в намерении, в структурах, в предметах, которые отданы ему в службу. Как отрицательный полюс магнита липнет к положительному, так и предмет, который посвятили насилию, — тапик в каптёрке, ПР на ремне, пластиковый пакет из Магнита в письменном столе — будет липнуть к прежде-человеку, теперь-объекту, камню, кукле.
Ударить, убить — ещё не насилие само по себе (как и украсть не значит быть вором). Расчеловечивать ментов — насилие2, охотиться на ментов — насилие. Но чёрный блок или городская герилья в схватке с обученным и ресурсным противником, настроенным на «охрану порядка» любыми средствами — никогда. Атака может быть дурной, несвоевременной — как взмах Петрова меча. Убийство может быть безобразным. Но причаститься насилия участники и участницы уличной войны могут лишь в логике прихода к власти, обернувшись зеркальной копией противника: озаконившись и обросши полномочиями, под присягой, в найме у институции. Безвестно ускользнувший из интернета Владимир Шалларь, вероятно, находил отказ от этой логики в Нагорной проповеди, которая отменяет принцип око за око и зуб за зуб
3.4 Христос задаёт смену целеполагания: грешен не только поступок, но и намерение к нему, грех не только прелюбодействовать или убить, но и опредмечивать источник желания или ненависти и вражды. Что мы знаем имена и адреса наших врагов — не угроза5, но попытка очеловечить, низвести до уровня себя, прикоснуться к киборгу, скинуть его броню.
Завет любить врагов не отменяет вражды, но запрещает руководствоваться враждой, освящать её, притворяться, что она оправдана перед Богом. Вражда оправдана только перед человеком, она — удел міра, в ней нет и не может быть благодати, зато она проста и удобна. Гораздо реалистичнее и приземлённее наживать себе врагов — в защиту міра, в защиту нации, расы, общества, конфессии — или не враждовать вовсе, а соответствовать ожиданиям міра или стараться выдавать свои потребности за потребности міра. Враждовать с міром и мірским и, уж простите, быть на ножах со всем существующим — сложно и непрактично!
Также по теме:
Anti-pacifism as blasphemy, Киборги
Симона Вейль, «Илиада», или Поэма о силе.↩
Мне хотелось бы верить, что все мы, кто украшает стены однозначным ACAB, описываем одну только институцию с бессчётным количеством лиц, расчеловечиваем изначально не человеческое. Это далеко не всегда так. Может быть, нас оправдает Вейль:
Попытаться стать тем, кто может обойтись без насилия. Это зависит также и от противника.
↩Мф.5:38-39.↩
Искомое видео Владимира теперь скрыто, как почти все его публичные тексты, вероятно, в результате самоцензуры. Архивируйте, что вам дорого, иначе интернет, который забывает всё хорошее, обязательно вас подведёт. Быть в мире со своими вещами не значит стяжать, а кустарные, домашние объёмы дискового пространства вам наверняка и не позволят последнее.↩
Угрожать таким образом нелепо — величины окажутся несоразмерны, если вы не видите и не хотите видеть человека в адресате своих угроз. Грозить же человеку несоизмеримо дороже: такая угроза просит вступать с адресатом в отношения, грозить ему или ей самим собою, всей своей сутью.↩