Отец или Творец
Сегодня рискну поспорить с невероятно красивой и стройной богословской статьёй Рождение и творение Марии Парижской, а на тот момент — ещё не принявшей постриг Елизаветы Юрьевны Скобцовой. Статью опубликовали в 1931 году в русскоязычном парижском журнале Путь под редакцией Бердяева (в том же номере появилась его Правда и ложь коммунизма). М. Мария была, конечно, в добрых отношениях, но и в устной полемике с Бердяевым — может быть, по многим вопросам, но по их текстам можно судить, что они точно несколько расходились в позициях по вопросу творчества. Бердяев, если вспоминать его повоенную позицию из Русской идеи, творчество в христианстве считал темой малопроработанной, но с большим потенциалом, который из всех Святых Отцов почувствовал только св. Григорий Нисский. М. Мария на страницах Пути указывала, что в Заветах достаточно материала для цельного понимания темы — не отбрасывая учения Святых Отцов, но принимая его как должное. В Рождении и творении она выстраивает строгую систему двух ассоциаций: космического-рождающего и личностного-творческого, а из них строит модели поведения творца в его отношении с творением и родителя в отношениях с его чадом — насколько захватывающая конструкция, настолько терминологически плотная, хотя термины нельзя назвать специальными: за основу анализа м. Мария берёт Троичное богословие и тут же его достаточно гармонично разъясняет — почитайте обязательно сами.
Христианство она называет религией рождения сообразно догмату о Троице (рождению Сына Отцом), иудаизм — религией творения и Творца.
Изначален и первочестен в [Ветхом Завете] именно творческий акт. А рождение даже не воспринимается во всей своей сложности. Ветхий Завет принимает рождение только как единосущное размножение. Для него не имеет значения, что в рождении является новое лицо, — для него важно, что это семя Авраамово или семя Давидово, то есть что это единая сущность с Авраамом или Давидом. И единой сущности предрекается самое большее, что тут возможно: потомство твое — как песок морской.
Поэтому ветхозаветное сознание и Бога воспринимает не как Родителя и Рожденного, а только как Творца. Акт творчества был выше и первоначальнее акта рождения.
В христианстве все обратно этой установке.
Бог-Сын родился предвечно от Бога-Отца, а после — родился во времени как Богочеловек от Марии.
И акт божественного творчества есть акт бесконечно вторичный, уже начинающий временное протекание тварной жизни. Не в творческом акте Бога раскрывает себя христианство, а главным образом в Его акте рождения единосущной Ему Ипостаси.
Я не готов хоронить понимание рода как семени и потомства, потому что так он, увы, воспринимается до сих пор даже в секулярном обществе и постсекулярной Церкви. Но важнее сейчас сказать, что христианство, как мне кажется, начинается с конца: с распятия, искупления грехов и Воскресения — в личном смысле, с Апокалипсиса — в космическом.
Христос неоднократно предупреждает, что пришёл выполнить волю Отца — даровать искупление. Как правильно замечает м. Мария, без рождения Богочеловека это было бы невозможно:
Предположим, что миру явлена была бы не единосущность и иноипостасность Слова рожденного, а разносущность и одноипостасность твари. Явлено было бы нечто не единосущное Отцу — не Бог, — но подобоипостасное Ему, то есть творение Божие — по образу и подобию. <…> явлено было бы нечто хотя и созданное в свободе, но лишенное свободного Лица, потому что лишенное своего Лица.
Жертвоприношение очередного человека не окажется ничем принципиально новым в цикле жертвоприношений, а значит, не может его прервать — именно потому появляется Христос. Но воплощение Бога без Его жертвы не имеет смысла.
Кроме того, нет нужды, конечно, делить каждую явленную деталь по типологии «рождение-творение», но Воскресение Христово всё же окажется в ней актом Богочеловеческого творчества. Богочеловечество воскресает в Нём самом, это персональный акт, которому человечество призвано последовать.
Мои замечания не ломают собранную м. Марией систему, но я склонен считать Бога Евангелия Творцом, — даже вне христианского призвания к творчеству (свободному действию освобождённых людей), — потому что творческий акт замыкает как Евангелия, так и всю конструкцию исторического существования.
Е.Скобцова, Рожденіе и твореніе — Путь. 1931. №30 (окт.)
P.S. В заголовке я, к сожалению, смешиваю уровни понимания: Бог-Творец — Творец всему сущему, тогда как Бог-Отец в отеческих отношениях лишь с Богом-Сыном. Отчество помогает понять усию — отношения между ипостасями, но не наши отношения с Богом. Конечно, метафора «Отца небесного», поскольку она укоренена в дохристианский быт, есть уже в Евангелиях: Христос помечает ею порок неравенства между равными: нет среди нас ни отцов, ни учителей — нет непреложных авторитетов (Мф. 23:8-9).